Власть

Десять лет назад в Смоленске появилась первая организованная оппозиция КПСС

Выгребая для ремонтных нужд кипу старых газет, наткнулся на одну слишком памятую корреспонденцию за двумя подписями: П. Привалов и В.Сергеенков. Как трудно рождался заголовок ("До основания... А зачем?"), как необычно она писалась, шла по инстанциям до той желанной для каждого журналиста пометки " В печать". Дело в том, что предметом приложения наших трудов был самый, пожалуй, знаменитый митинг, организованный движением "За Смоленский народный фронт" 25 февраля 1990 года. Тогда на площади перед центральной сберкассой собралась невиданная доселе масса народа.

Это теперь мы ко всякому привыкли, наслушались мата с самых высоких трибун в адрес самых высокопоставленных лиц, но тогда... Пред очи самого "первого секретаря обкома КПСС А.А.Власенко” выставили плакаты, многие из которых мы с Виталием даже и не пытались упоминать: оскорбительно звучали. Но и того, что привели довольно: "Долой самодержавие аппарата", “Где КПСС - там обман, обмер, обвес", “Обком - в отставку". Не знаю, что испытывал человек, который последний плакатик держал, но один из тогдашних лидеров СНФ Геннадий Косенков, которому поручили " крикнуть" эту фразу с трибуны, до сих пор вспоминает, как екнуло тогда сердце: вот сейчас повяжут - и на стройки коммунизма.

Признаться, нечто подобное испытывали и мы, когда цитировали в материале выступление рабочей с авиазавода: "Мы их (аппарат) кормим, а сами наших детей растим в подвалах. Дети в детдомах босые ходят, а руководство строит для себя райские уголки, охотиться ездит." Сейчас кто-то только плечами пожмет, подумаешь...

Как быстро мы все забываем. С улыбкой читаю написаную когда-то собственной рукой фразу "непривычный бело-сине-красный флаг". Во как ныешнюю российскую святыню обозвал!

А нам на том митинге как досталось! Считай, в каждом выступлении "Рабочий Путь" поминали. В кабинете заместителя редактора несколько лет красовалась увеличенная фотография молодого человека с плакатом" Рабочий путь” - марионетка аппарата". И в резолюции митинга вслед за отставкой обкома шло требование отставки нашего редактора Владимира Васильевича Усова - человека доброго и невредного.

И что же после этого нашему "органу обкома" было делать? Печатать эту резолюцию? Но и промолчать совсем нельзя. Вот и дали нам с Виталием (двоим!) ЦУ: расширенную информацию "без всяких там". Но нас "занесло" строк на триста публикации. Чтоб хоть что-то прошло, мы спорили с " демократами", возражали, приводили резоны. Потом статья наша отправилась путешествовать: редактор, помощник первого секретаря обкома и, наконец, сам...

К нашему удивлению, пауза не слишком затянулась, "добро" было получено без особой ломки материала. Уже тогда я подумал, что в отлаженной машине произошел сбой, что-то сломалось . Сам А.А. Власенко во время выступления на митинге казался каким-то потерянным. Да, похоже, так и не нашел себя. Вскоре после сбвчивых объяснений перед активом в политпросе по поводу плохого здоровья, он покинул область. Это напомнало известную историю про тонущий корабль.

Приход к власти В.А. Самородского многими был воспринят с энтузиазмом. Помню, как сам я восторгался его аристократизмом после поездки "сам-друг" на партсобрание в локомотивное депо. Виктор Андреевич ходил по цехам как простой смертный, разговаривал с людьми и на рабочих местах, и в перерывах затянувшегося допоздна собрания. Не было там какого-то кабинета с "легким ужином", главное - свиты подхалимов, охраны, без которой ни один предприниматель сейчас не обходится. Потом, кстати, такое же восхищение и умиление наблюдал я и в медицинской академии.

И это несложно было понять. Чем закончил его предшественник? Возрождением села, странной любовью к петухам, которые "на три области кричат" и такой же любовью к представительному эскорту. Он был преисполнен сознанием собственной государственной значимости, буквально вгрызался в каждое словечко о собственной персоне в газете. Практически, до самого последнего времени без его визы о нем ничего писать не дозволялось.

Помню первый опыт моего писания о Власенко, когда я только что пришел в партотдел к Орику Ивановичу Лонскому. Звонок "сверху" от помощника: срочно корреспондента на "Искру"- первый знакомится с коллективом. Я малость припоздал, но первого секретаря нашел лично. По цехам двигалась толпа всевозможного начальства (человек двадцать). Мне трудно было пробиться на рабочее расстояние к "объекту" дабы не пропустить его высказываний и замечаний. Я добросовестно записывал его вопросы о здоровье, когда он пару раз прервал лекцию генерального директора и ничинал "общаться с народом”. Откуда дует, чем кормят, чем,собственно, занимаетесь? Право, мне начинало казаться, что он ищет, куда бы лучше на работу пристроиться. Часика через полтора все наше блестящее общество перекочевало в красный уголок, где была сказана добросовестно мной записанная речь. Ну а после, я, задыхаясь от усердия, "писал в номер". Оказывается, ни наша газета, ни типография, ни многочисленные подписчики не могли на денек отложить знакомство с хождением Первого по "Искре" и его жизнеутверждающими высказываниями.

Я честно выполнил свой долг, с максимальной точностью воспроизведя историческое событие, и отправился домой. Тут же (впервые) мне позвонил редактор: "надо срочно переделать: Власенко не понравилось"... Он так это сказал, что ме подумалось: все, завтра надо искать новую работу. Может, так бы оно и было, ибо переделка опять пришлась не по вкусу Анатолию Александровичу. Выручил меня его помощник Владимир Васильевич Чернышов (наш будущий редактор): взял - и написал все сам. Хоть и не был он на "Искре", хоть и не было Первым того делано и говорено, а на этот раз ему понравилось.

А Чернышов расказал, что, пытаясь меня защитить, он сообщил шефу, что я в партотделе - человек новый, специфики не знаю еще, но не без способностей. "Так вы что, решили на мне юнкоров натаскивать?!"- возмутился А.А. Власенко (это на нем-то - наших-то, начинающих! Только самых из самых!).

Да, своеобразен был у нас Первый. Как-то выступал перед "афганцами" в драмтеатре ("работа с молодежью ведется"). Долго говорил. Потом взял я у Чернышова для подстраховки текст его выступления. Вижу - наполовину не то. "Не говорил он этого", - удивляюсь. И слышу в ответ: "У него всегда так: оторвется от того, что подготовил,- и несет его. Он должен был это сказать. Вот ты и пиши с доклада.” Я написал - все прошло гладко.

Пожалуй, стоит сказать несколько слов и о нашумевшем в свое время "Возрождении смоленской деревни". Вернее, о том, как подталкивал эту кампанию А.А. Власенко. В одно прекрасное летнее утро собрались в областном центре (естественно, на персональных "волгах" приехали) первые секретари горкомов и обкомов ( тогда редкую неделю их не вызывали в обком ). Здесь им пришлось пересесть в "Икарус" во главе с первым секретарем обкома. Мне удалось пристроиться в машину ГАИ, ехали мы впереди небольшой колонны, гаишник усиленно "мигал" и оглашал окрестности приказами: "Принять вправо, остановиться, пропустить колонну!" Колонна следовала в Велижский район, где "возрождали деревню" ударными темпами. Целый день проездили по хозяйствам, смотрели то Дом Культуры, то школу, то ферму. Приехали, помню, в совсем уже добитую, отжившее свое деревню. Несколько стариков собрались у автобуса, остановившегося возле щита с планом будущей возрожденой "малой родины". Вокруг виднелись группы фундаментов, кучи стройматериалов. "Вот здесь будет то, здесь это",- поводил по сторонам рукой хозяин всего этого богатства.

Вылезла из фундаментного лабиринта внушительного размера колонна партийных работников и вслед за своим вожаком двинулась к аборигенам. "Зубы-то все потерял дедушка,- сходу приметил А. Власенко, обращаясь к гражданину в замызганной фуфайке (потом я выяснил, что "дедушка" на 7 лет старше Анатолия Александровича). - “Ничего, скоро здесь амбулаторию построим".

- " А кто здесь жить будет?"- поинтересовалась одна из старушек.- "Да вы и будете, еще люди приедут".- " У нас хаты есть, на наш век хватит"...

Двое секретарей отошли покурить. Я к ним присоединился. "Сколько денег в землю закопали...” "Да, все равно, что труп реанимировать..." - перебрасывались фразами.

"Кому-то, я смотрю, неинтересно, - донесся до нас начальственный голос. Мы побросали недокуреные сигареты.

Сейчас думаю, как же это глупо выглядело со стороны. Когда больше тридцати взрослых мужиков по примеру Первого вдумчиво вертели в руках какие-то громоздкие и дырявые кирпичи, всякого рода бруски и рейки, гуськом пробирались по зановоженным проходам ферм, совсем под вечер слушали про те же деревни, кирпичи, рейки на обязательном совещании. А потом отравились в Смоленск, не без тревоги думая, когда и как попадут домой. Кстати, некоторые нарушили запрет А.А.Власенко на счет того, чтобы зря машины не гоняли, бензин не жгли и колонну не "светили". Машины ждали их на выезде из Велижа.

Уже после "путча" и запрета КПСС "Рабочий путь" из номера в номер публиковал заметки самого знаменитого нашего первого секретаря И.Е. Клименко "Ответ историку". Были читатели, которые возмущались, что мы "самоотчет в худших советских традициях" печатаем. И на летучках многие журналисты говорили, что надо это поскорее сворачивать: стыдно читать". Не знаю, может они и не читали, а мне редактор поручил материал готовить к публикации, и пришлось не только читать - редактировать. Честно говоря, много интересного и неизвестного доселе из истории почти двадцатилетнего "правления" Ивана Ефимовича узнал. И стремление его ответить, отчитаться за свою и не только свою, работу вполне можно понять, когда считаешь, что упрекают несправедливо, голословно. Бывшему первому было что рассказать: после некоторого расширения " Ответ историку" был издан отдельной книгой, а затем родился и вообще объемный том "Думы о былом".

Повторюсь: не это удивляет. А то, как молча," по-английски" ушли из нашей жизни и памяти последние два партийные лидера, не пожелавшие отчитываться перед кем-то или оправдываться. А хотелось почитать что-то в этом роде за подписями А. Власенко и В. Самородского.

Так или иначе, а пробел до "торжества демократии" хоть частично восполнить надо бы.

Движение "За Смоленский народный фронт" начало организационно оформляться и заявлять о себе летом 1989 года при А. Власенко. Эдуард Борохов, Николай Ермолаев, Геннадий Косенков, Александр Морозов были первыми открытыми оппозиционерами. Они совершали отчаянные, дерзкие поступки: печатали листовки с указанием зарплаты партаппаратчиков, проводили регулярные антипартийные собрания в помещении промышленного райвоенкомата. Мало того - устроили какую-то "Сахаровскую сходку" со свечами и речами. И что прикажете с этим делать? Похоже, А.А. Власенко ждал четких инструкций ЦК на сей счет долго и безнадежно. Пока же весь этот "игрушечный фронт" старались не замечать и молчали о нем, как о чем-то не вполне пристойном. Тем не менее на тусовках в военкомате, как на своеобразном дежурстве, присутствовали инструктора и даже завотделами обкома и райкомов. Может, в качестве защиты программы КПСС , готовых дать отпор "оголтелым нападениям разнузданных демократов"? Нет. Они ни разу там и слова не проронили, когда на партию, их родной аппарат выливали ушаты грязи. Зато когда один из наших коллег, зашедший на собрание для общего развития, попытался защитить родную газету, редактору тут же на бюро обкома всыпали по первое число: "Куда Вы смотрите? Ваши корреспонденты на антипартийных митингах ораторствуют!" Вывод: надо молчать, не высовываться. Как бы чего не вышло.

А посмотрите, кто раскручивал оппозиционные движения и партии. В большинстве своем коммунисты. Порой партийные собрания мало чем отличались от военкоматовских тусовок. Как-то пришел к нам в отдел секретарь парторганизации сельхозакадемии М.И.Семенов, положил на стол сильно критическую заметку и сказал: "Вы этого не напечатаете" Обидно стало - говорю: "Напечатаем. Ничего такого тут нет. "Поспорили, в общем. И я частично проиграл, не проследил, не заметил, как пару моментов из письма убрали, хоть и напечатали. А убрали-то ерунду: вот, мол, во время партийных мероприятий в фойе здания политпроса милиционер дежурит (привилегия) и снег сначала перед домом Советов убирают, а потом уж на улицах, где руки достанут. Это теперешней демократии милиция, омоны и спецназы нравятся, а тогда раздражали. При Самородском не только из политпроса, но и с пятого этажа Дома Советов милиция исчезла, а на входе дежурили люди в пошитых за казенный счет "тройках" (милиции вроде как нет). Это чтоб общественное мнение успокоить. И сколько таких унизительных уступок и отступок можно насчитать!

За несколько месяцев до ГКЧП довелось поговорить с секретарем Ленинградского обкома КПСС Юрием Беловым (он и ныне в лучших ораторах КПРФ числится ). Интересно, хорошо, искренно он говорил. Поразило одно: партии надо готовиться работать в подполье. Значит чувствовали, знали, к чему дело идет. Почему же уступали, отступали, отмалчивались? Запомнилось мне одно официальное мероприятие в истории Смоленского обкома КПСС. После запрета Б.Ельцина В.А.Самородский оперативно собрал аппарат и безо всяких комментариев предложил всем уволиться, получить расчет и искать работу. Чем оперативнее провести первую часть инструкции, тем легче и удачнее сложаться дела со второй. Кто не поспешит с увольнением, тот рискует остаться на бобах. Кто-то попытался заговорить о Конституции, о борьбе за сохранение партии, о готовности костьми лечь. "Ничего этого не надо" - пресек тему в зародыше отныне бывший и последний секретарь обкома. Также без возражений было сдано и партийное имущество.

Дольше всех продержался в отобраном здании Смоленский горком КПСС, не желавший самораспускаться и до последней возможности сохранявший комнатушку с учетными карточками. И не слишком ли льстят члены обновленной КПРФ "демократам", называя их на митингах "разрушителями партии и могучего государства"? Впрочем, подробнее об этом поговорим в дальнейшем - этот материал можно рассматривать как вступление к любопытной истории Смоленской многопартийности.

Петр ПРИВАЛОВ,

журнал “Смоленск”,

№1,1999 год